Новогодний бал в клубе НКГБ.

Минск, 3 января 1946 года.
 

 
После освобождения Минска от нацистов население города составляло около 40 тысяч жителей. С окончанием войны в столицу БССР вернулись беженцы, а со всех концов страны стянулась рабочая молодежь.
 
Минск лежал фактически в руинах. Такие привычные вещи, как электричество, вода и центральное отопление отсутствовали почти везде. Все нужно было восстанавливать заново в условиях нехватки продовольствия и крайне стесненного быта. Чтобы как-то скрасить людям трудовые будни, партия затеяла к первому послевоенному Новому году бал-маскарад.
 
Для празднеств выбрали здание Гостиного двора на Площади Свободы, где находился клуб Народного комиссариата государственной безопасности (НКГБ), – одно из немногих уцелевших строений в городе. В период оккупации там обжились гестаповцы, которые бежали из Минска настолько стремительно, что бросили в здании свой архив. После войны дом облюбовали чекисты. Здесь работала следственная комиссия, занимавшаяся разбором немецких документов. Послевоенный колорит дополняли пленные немцы, ютившиеся в подвале. Бал планировали на Новый год, но авария на электроподстанции смахнула торжества на 3 января. Приглашения распределялись между отличниками учебы и детьми чиновников. Первым бал давал возможность принарядиться – накануне швеи вкалывали по-черному, чтобы у каждого из 300-500 гостей был карнавальный костюм.
 
На третьем этаже здания в центре небольшого зала площадью 70 квадратных метров поставили елку, под которой лежали подарки – калоши, крупа, мука, одежда и прочие приятные мелочи. В фойе оборудовали «комнату сказок» – фанерные стены оклеили плакатами с новогодней тематикой, тут же крутили фильмы. Повсюду была разбросана вата, имитировавшая снег. Венчала полет дизайнерской мысли фигура ватного Деда Мороза, встречавшего гостей у входа в основной зал.
 
Чтобы посторонние не унесли с собой частичку новогоднего настроения, чекисты организовали охрану у всех выходов. На безнадзорные двери повесили замки. Ради защиты немецкого архива от посторонних глаз лестницу между вторым и третьим этажом перекрыли решеткой – также с замком.
 

 
Несмотря на тесноту, бал получился вдохновенным. Все соскучились по беззаботным вечеринкам и наслаждались моментом. Студентки и ученицы старших классов кокетливо прятали лица за масками из папье-маше, а парни приглашали их на танцы. В 11 вечера бал завершался танго. Некоторые уже расходились по домам, когда градус веселья достиг максимума.
 
Зажглась елка – причем в буквальном смысле. В считанные секунды загорелась новогодняя вата и мишура. Убедившись, что выход по-прежнему заперт, молодежь ринулась к окнам, кто-то взобрался на чердак и спустился по водосточной трубе.
 
Самая лютая толкотня возникла у подоконников. Несчастные дрались и кусались за возможность выпрыгнуть с третьего этажа. Самые удачливые отползали в сторону после прыжка вниз, остальные под градом падающих тел превращались в кровавую кашу.
 

 
Пожарная часть располагалась в шаговой доступности, так что первая машина примчалась почти мгновенно. Увы, это был какой-то сюр. Машина прибыла без капли воды, а ее лестница, достававшая лишь до окон второго этажа, почти сразу сломалась. Говорят, полностью снаряженная пожарная техника в тот вечер разъехалась по ложным вызовам.
 
«Парень, которому я понравилась на балу, мгновенно разыскал меня на улице и изо всех сил старался первой уложить в грузовую машину, – вспоминала Александра Кривчик, выжившая в этом аду. – На меня стали грузить тела – мертвые вперемешку с живыми. Я пыталась защитить сломанную ногу (у меня был открытый перелом голени), но руки попадали в месиво из костей и крови. Наконец телами меня придавили так, что стало нечем дышать. Но я все же доехала живой до 2-й клинической больницы. Там нас раскладывали на полу в коридоре».
 
Елене Демидович тоже удалось спастись, груда тел смягчила удар о землю. Но запомнилось ей не только это: «Из подвала несся жуткий вой, там орали по-немецки, плакали. Я ведь тогда не знала, как и все пришедшие на бал, что внизу сидели пленные немцы, они боялись заживо сгореть».
 
Раненую Демидович увела к себе какая-то женщина. Утром мать Елены оказалась у пепелища, но судьбу дочери выяснить не смогла. Женщина оставила контактные данные милиции и пошла домой, раздираемая мыслями, что ребенка нет в живых. Когда до дома добралась и Лена, на нее, словно на привидение, пялился весь двор. Позже после похорон бабушки на Военном кладбище Минска Демидовичи подошли к обелиску с именами погибших при пожаре в клубе НКВД. Третьей сверху на нем значилась фамилия Лены. Ее мама тут же рухнула в обморок – очевидно, чекисты составляли публичные списки от балды.
 
По официальным данным, во время пожара в клубе НКВД погибли 27 человек. У выживших это число вызывает недоумение: по их скромным подсчетам, жертв было около двух сотен. Судьба пленных немцев, оставшихся в подвале, неизвестна. Кажется, новогоднего чуда они не дождались.
 
Чекисты отреагировали классически: во время пожара бросились спасать архив, а не людей; после – запретили советским СМИ упоминать о трагедии. Конкретных виновников не нашлось. Некоторые чиновники получили строгие выговоры, кто-то – небольшой тюремный срок. Никому из аппаратчиков эти наказания не помешали в будущем высоко забраться по карьерной лестнице.
 
В середине 1950-х дело с грифом «Совершенно секретно» вообще исчезло, избавив потомков от всех подробностей. До сих пор неясно, почему случился пожар. Рассматривалась версия со вспыхнувшей кинопленкой – но без энтузиазма.
 
Экспертиза выявила сразу два очага возгорания, что говорит о возможной диверсии. Вероятно, немецкие агенты или недобитые коллаборационисты выбрали удачный момент, чтобы спалить архив и уничтожить пруфы своих преступлений. Например, военнослужащий Леонид Васильчиков, игравший на балу в составе оркестра, бесследно исчез сразу после пожара.
 
Если нацисты и правда устроили поджог, то это их крупнейшая диверсия на территории СССР в послевоенные годы.