Звезда родилась

У Толика Мохова запела жена. Лучше бы во втором слоге была «и», но там именно «е». Жена начала петь. А главное — так внезапно, после семнадцати лет совместной жизни, когда, казалось бы, друг про друга знаешь такое… что проще застрелить, чем развестись.
 
Обычно звука лишнего не издаст, всё в себе держит. Даже в постели Толику всегда казалось, что он домогается библиотекаря (ну или наоборот), а тут вдруг пение.
 
Поначалу это было безобидным и даже забавным увлечением. Вечера в кругу семьи начали отдавать аристократичностью. Жена брала уроки вокала, по вечерам музицировала на ноутбуке и писала стихи; в воздухе звучали рифмы будущих хитов: «Муж — моей душе холодный душ» или «Анатолий, Анатолий, где конец твоих историй?».
 
Толику нравилось. Он слушал, как поет его немного охрипший соловей, и радовался тому, что жена у него не скучная серая домохозяйка, как у большинства знакомых, а вполне себе увлеченная и обеспеченная целью личность. Об этом он вскоре пожалел.
После работы жена все чаще пропадала на репетициях, по субботам на благотворительных концертах пела в хоре. По воскресеньям она просила ее не бесить, чтобы голосовые связки не напрягались, и, запершись в комнате, подолгу спала.
 
Совершенно не творческий Мохов отныне сам стал той самой домохозяйкой. После работы он готовил, мыл полы, кормил стиральную машину грязной одеждой, а детей — полезной гречкой, водил их по магазинам и в секции, стал меньше пить, похудел, появилась усталость, а еще эти песни…
 
Жена теперь пела всегда. Она пела в ванной, пела, когда вытирала пыль или варила себе кофе, подпевала на прогулке уличным музыкантам. Любой совместный выход, даже за хлебом, заканчивался в караоке у дома, где у Моховой отныне имелся абонемент. В полутемном подвале Толик слушал, как нетрезвые люди с вокальными навыками бензопилы исполняли про любовь, что спасет мир, и мечтал об отите.
 
Вскоре отец Мохова проникся новыми чувствами к невестке и стал приглашать их с Толиком на рыбалку с ночевкой. По пути через поле два певуна голосили про коня и про белоствольные березки, пока самый немузыкальный Толик плелся сзади, увешанный котелками, картошкой в сетках и бутылями с водой. Свекор разрешал пугать рыбу и пускал ностальгические слезы, когда жена Толика затягивала песни его молодости у костра под гитару.
 
Однажды Моховой надоели каверы, и она решилась на свой собственный сингл.
 
В бюджете семьи появились первые дыры, а дома появился микрофон, поп-фильтр, звуковой пульт, а еще какие-то сомнительные «джеки» и, что особенно пугало, «мини-джеки», к которым Толик ревновал. Начались съемки видеоклипов на фоне занавесок. Мохов против воли выступал не только спонсором, но и видеооператором. Когда трек был наконец рожден, каждый член семьи был обязан поддержать мать и установить сингл на рингтон. Даже коту по такому случаю купили телефон, хоть он и редко звонил.
 
Мохов ожидал, что скоро жена перебесится, но та лишь распалялась. Утром Толик с наслаждением ехал на работу в тишине или слушая любимое радио, где не было знакомых голосов, пока однажды диджей не сообщил: «А сейчас прозвучит взрывная новинка от восходящей звезды поп-музыки Ольги Моховой “Анатолий, сердце снова под контролем”».
 
Магнитола была вырвана с потрохами и выброшена из окна.
 
А потом жена взяла да и выиграла музыкальный конкурс «Звезда Нового Уренгоя». Тут же нарисовался немолодой продюсер, запахло перспективами, начались первые концерты. События развивались чересчур стремительно. Толик чувствовал, что скоро такими темпами он может потерять любимую, и решил действовать.
 
Уговоры, разумеется, не сработали. Жена обвинила его в сексизме, газлайтинге и ментальном терроре. Неизвестные слова только еще больше пугали Толика, и он решил обратиться за помощью.
 
Продюсер выслушал Мохова и назвал сумму, которую тот может оплатить, чтобы его супруге перекрыли доступ ко всей эстраде на стадии зародыша. Толик и не представлял, что курс его жены так сильно взлетел со дня их свадьбы. Таких денег у него, конечно же, не было, а за спасибо продюсер семью спасать не желал и даже наоборот, сказал, что певунью надо отпустить, а то задохнется в тисках вялого патриархата.
 
Толик собирался набить ему морду, но побоялся, что может проиграть в битве, и решил попробовать другой метод. С тещей у них были холодно-сдержанные отношения, как у страховой компании и автомобилиста. Раз в год встреча была неизбежна, и каждый терпел ее с достоинством. Толик рассказал о проблеме, слегка приукрасив. Намекнул теще на внуков, что будут расти без стремительно обретающей популярность матери, на себя, построившего этот брак с нуля, и на то, что все артисты обязательно заканчивают где-то в наркодиспансерах.
 
Теща со скучающим видом выслушала эту полуторачасовую презентацию и спокойно сказала:
 
— Да не мути ты воду. Это у нее второй переходный возраст.
 
— Чего-чего? — нахмурился Толик.
 
— Наследственный феномен. В тридцать семь у нас в роду все женщины ударяются в творчество. Она же в день рождения запела?
 
Толик задумался и вспомнил, как жена год назад задула свечи на пицце и вдруг ни с того ни с сего пропела что-то про «попытку номер пять», и кивнул.
 
— Ну вот. Это тебе еще повезло, что она поет. Я в ее возрасте вела кулинарную колонку в журнале «Крестьянка», а моя мать увлекалась таксидермией, причем сама добывала материал. Как вспомню всех этих несчастных белочек, барсучков… Как-то раз даже на волка замахнулась. В общем, жди, пока ей тридцать девять стукнет, а там само пройдет.
 
Толик всегда чувствовал, что теща — человек из параллельной реальности, и лишний раз убедился, что обсуждать с ней серьезные вещи этого мира бесполезно.
 
Через полгода у супруги вышло семь хитов и нормальный клип, в котором не было занавесок и мимо не пробегал с жалобами вечно голодный кот. Близились первые гастроли. Дети, в отличие от отца, очень гордились матерью и желали ей если не платиновый альбом, то хотя бы дюралюминиевый. Мохов знал, что как только жена выйдет из квартиры с чемоданом, то уже вряд ли вернется. Деньги и слава любого сведут с пути целомудрия, особенно если путь состоит из старой трехкомнатной квартиры на периферии, работы на почте и мужа — водителя трамвая.
 
Гастроли получились успешными. Двадцать концертов пролетели как один. Моховой подпевали, просили автографы, дарили цветы. Ее песни быстро становились народными, но Толик не мог разделить радость, хотя все тексты были посвящены ему. А потом, когда тур закончился и продюсер предложил подписать контракт на три года, Мохову как подменили.
 
— Нет, нельзя мне на три года. У дочери в следующем году выпускной в девятом классе, а с младшим надо к соревнованиям готовиться и математику подтянуть — троек нахватал. Без меня они не справятся. Да и с почты звонили, говорят, что мой отпуск за свой счет затянулся.
 
— Оля, какая почта? Какие тройки? У тебя все шансы пробиться в хит-парад «Радио Дача», а там не за горами и «Милицейская волна»!
 
— О, точно! Еще же и дача на носу! Толик-балбес там все цветники нарушит без меня. Всё, я закругляюсь, пишите письма, звоните. Будет время — приезжайте в гости.
 
С этими словами Оля Мохова покинула студию звукозаписи и, взяв такси, отправилась домой.
 
— Так ты вернулась? — не верил своим глазам Толик.
 
— Вернулась.
 
— Насовсем?
 
— Насовсем.
 
— А как же большая сцена? — не мог поверить своему счастью Мохов.
 
— Не такая уж она и большая. А с Варум мне все равно не спеть, так как она уже не выступает. Так что я решила: хватит. Надеюсь, ты хотя бы торт догадался купить? Или опять пиццей отмечать будем? — в глазах жены читалась угасающая надежда.
 
— Обижаешь! — после небольшого замешательства ответил Толик. — Торт, шампанское, виноград! С днем рождения, родная! — он страстно поцеловал жену, параллельно обуваясь. — Я только до магазина сбегаю, корм надо коту купить, а ты пока прими ванну. Устала, наверное, с гастролей.
 
— Ага. Устала. Ладно, — снисходительно улыбнулась Мохова, — беги в магазин и шампанское не забудь. Эх, Анатолий, Анатолий, где конец твоих историй… — напевая себе под нос, она отправилась в душ.
 
Александр Райн