Роковая ошибка или как я вместо армии в тюрьме оказался

Ровно десять лет назад я вернулся к жизни, нормальной человеческой, без ежеминутного страха, без необходимости контролировать каждое слово и действие и даже каждый жест. Это будет тяжёлый рассказ. Но он мне нужен, я стал забывать, а забывать нельзя.
 

 
Март 2006-го. Я стою в двух метрах от двери военкомата и курю третью. Дверь железная, зелёная, обычная военкоматовская дверь, но как же я боюсь её открывать. Я понимаю, что за ней меня ждёт пиздец. Но я никак не мог знать, что открыв её, я потеряю почти четыре года жизни.
Время ладно, но я потеряю ещё и многое от себя, слишком многое, и вернусь вообще другим человеком. Самозванцем по случаю унаследовавшим доброе имя Димы Вальковича. Было тошно от сигарет и от страха, сжимавшего меня мёртвой хваткой. Этот страх с их того самого момента на долгое время станет моим пододёжным зверьком. Будет со мною постоянно, то засыпая, то просыпаясь. И по большому счёту не раз меня спасёт.
Я возвращался в этот момент, где я курю третью возле двери, миллионы раз. Я проживал это всё миллионы раз, но так и не нашёл пути, при котором всё разрешилось бы безболезненно.
В том что я оказался в ситуации, когда у меня не было иного выхода, кроме как войти в эту проклятую дверь, целиком и полностью виноват был я сам. Мне 22, у меня просроченный паспорт, я бросил универ, и живу в полнейшем вакууме.

Со мною нет никого. Маманя поимела микроинсульт и убежала из больницы реабелитироваться к подруге в Клин, лишь бы мы её такой не видели. Сестра только родила, брат встретил будущую жену. Без паспорта дальше я жить не мог, а из паспортного меня гнали в военкомат.
Тянуть дальше не было никакого смысла, я открыл дверь. Мне казалось, что меня сразу с порога отправят в войска, но нет. Мною вообще не особенно заинтересовались и отправили сидеть перед кабинетом. За 40 минут ожидания я изучил все плакаты, и страх мой утихомирился и задремал.
Потом меня позвали в кабинет. Я поговорил с девушкой Евгенией, которая долго не могла отыскать моё дело. В этом самом деле имелась приписка карандашом, смысл которой сводился к тому, что не мешало бы прежде чем мне давать в руки автомат, проверить меня на вменяемость в дурдоме.
Я даже слегка обрадовался, подумал, что, возможно, смогу показаться ебанашкой и не попасть в армию таким вот способом. Совершенно не хотелось сдохнуть от пиздюлей в великой армии, в которой тогда служили не год, вроде, два тогда было
Ну и вообще сытенькому студентику факультета культурологии, маминому сыночку вряд-ли удалось бы не получать пиздюлей как минимум первый год.
Армии я боялся очень, и обойти её не было никакой возможности, всё упиралось в этот ебучий военкомат.
Мне приказали спустя два дня явиться к указанному времени, пиздец как рано утром, в военкомат, для отправки на обследование. Меня и ещё рыл десять погрузили в хрипящий и дымящийся ПАЗик, и мы поехали в Смоленск.
Долго ездили по городу, выгружали предположительно болезных возле всяких профильных лечебных учреждений. В конечном итоге к Гедеоновке(это легендарная смоленская дурка) доехало человека три.
Вообще, Женя из военкомата, пизда тупая, говорила мне, что обследоваться можно будет амбулаторно. Я пробил себе в Смоленске ночлег и развлечения. Но оказалось, что призывников негласно первую неделю не выпускают за пределы отделения совсем.
 
После недели на выходные можно сгонять домой. Но до выходных этих ещё нужно дожить без косяков.
Что всё плохо, я стал догадываться когда меня санитар заводил в отделение, открывая и закрывая на хренову тучу засовов третью дверь подряд.
 
Нашёл в жж фотографии этой самой больницы. Уверен, что в таких условиях хуюшки ты вылечишься, можешь только окончательно пиздануться
 

 

 

 

 
Мрак и полнейший пиздец, такого я не ожидал, плюс дураки, настоящие болезные.
Определили меня в четвёртую палату к совершенно пизданутым интернатовским. Один из них сидел на кровати напротив меня и смотрел не отрываясь, пока я разбирал и раскладывал свои вещи. Страх под футболкой проснулся и засуетился.
Большое круглое лицо дурачка неотрывно смотрящего на тебя - это пиздец как страшно.
Вещи разобрал и пошёл осматриваться. За обедом познакомился с дядьками, которые проходили в отделении ежегодную комиссию по инвалидности, они пригласили меня насовсем к себе в палату номер один. Я с радостью согласился.
В Гедеоновку я приехал в четверг, в пятницу некоторые разъехались по домам. А в воскресенье днём все, кто хотел, пошли с санитаром гулять по округе. За взятку он разрешил нам прикупить бухла. Намечалось безудержное веселье в стенах дурдома.
В обед под некое подобие бифстроганов мы припили. А к вечеру стали подъезжать убывшие на побывку и привозить алкоголь и еду. Оказалось, это местная традиция.
 
Мы знатно ужрались, и нас потянуло на приключения.
Сестрички стали нас разгонять, потому что отбой, и нужно укладываться.
Но хрен-то там. Мы притворились, что укладываемся. Но спустя минут 20, собирались толпой в рыл восемь и ушли продолжать веселье через окно.
Как же, блядь, я хочу вернуться и никогда в него не выходить.
Хоть и одна из главных заповедей,вбиваемых мне в голову Маманей с раннего детства, - Не жалей никогда и ни о чём. Но как можно не жалеть о трёх с половиной проёбаных годах?
В 22:30 я вышел в окно ( первый этаж, не переживай ), а к часу ночи я уже сидел в линейном отделе на опознании.
Любой сиделец будет усираться доказывая вам, что не виноват и не совершал ничего противоправного, я не исключение.
Мы пьяной толпой опиздюлили случайного прохожего по неясной мне до сих пор причине.
Поймали четверых, сразу.
Мне до сих пор кажется, что я наоборот этого самого потерпевшего защищал и поднимал после опиздюливания. И даже не думал убегать, когда появились милиционеры. Четверо из восьми убежали.
Но этот самый потерпевший опознал меня как главного злодея и зачинщика.
Это всё потому что я заметный, яркий и харизматичный.
Очень ярко помню, как меня вели по мосту над железнодорожными путями Смоленского вокзала Меня заставили нести кружку, выпавшую из вещей человека, которого мы побили, я нёс и уронил, меня били. Я всё ещё не думал, что это может закончиться чем-то кроме разговоров и предупреждений.
Уронил специально, подумал про отпечатки.
Через два часа мы были в Заднепровском РОВД. я в обезьяннике, мои подельники по камерам. Ну это типа, чтоб мы не договорились о показаниях. Я очень хотел курить. Но полицейские меня в ответ на просьбы посылали нахуй. Вывели только утром.
В общей сложности в этом самом обезьяннике я пробыл 15 часов, минус час на поспать в камере. Скамейка, решётка, меняющиеся соседи. Если я пытался уснуть, меня будили.
Часа в 4 утра появился маленький дрищеватый блондин - милиционер. Он решил меня колоть. Пиздил сидением от стула по голове, пытаясь повесить на меня 12 грабежей и разбоев. Когда меня стошнило, перестал и отправил назад в обезьянник.
За ночь, пока я там сидел на моих глазах привозили и отпускали людей потоком. Кто-то приезжал, договаривался. Пэпосы предлагали мне взять телефон и позвонить, говорили про деньги и содействие, но звонить мне было решительно некому. Да и не верил я, что за такое меня закроют.
Тем не менее, днём нас отвезли в ИВС, а через день в суд, после него в СИЗО. Смоленский централ, где я в последствии пробуду 10 месяцев. Похудею на 40 кг, ебанусь, увижу совершенно страшное и отвратительное и перестану быть собой.
Впоследствии 99% встреченных мною зэков, услышавших подробности дела, за которое меня арестовали, ржали до слёз. Ну это смешновато, конечно, убежать из дурки и попытаться ограбить человека, следовавшего к месту прохождения альтернативной воинской службы.
Мой любимый потерпевший вместо армии должен был трудиться садовником в доме престарелых, вроде так.
ИВС, в котором я находился до СИЗО, был совершенно безликим, и полностью укладывался в мои представления о не воле, основанных на книгах и рассказах родителей. Темно, убого, параша, которую утром нужно выносить, кормили просто пиздец как отвратительно.
Чтоб ты понимал, единственным, на мой взгляд съедобным блюдом был хлеб, посыпаный сахаром.
У меня был сосед, который обещал передать от меня информацию на волю, и давал много всяких советах. Думаю, он был уткой, наседкой, ну или как их там ещё
Снова было страшно. Я не спал, часами смотрел в стенку и боялся. Пару раз приезжали опера, предлагали сознаться в попытке грабежа по предварительному сговору, обещали место в петушарне и ежедневный анальный секс в случае отказа.
Вроде, никто не сознавался.
Потом нас всех дружно свозили к следователю, и оказалось, что в нашей банде есть малолетний, за вовлечение которого в преступление мне и моему одногодке грозила ещё одна статья.
Вообще, из четверых, кого поймали, включая меня, у двоих уже были судимости, а третий был на учёте. Один я был чистенький, но мне это нихренашечки не помогло.
С двумя из них я потом встретился ещё во время отбывания наказания. Третий был совсем конченый. На момент водворения в дурку он был подозреваемым по статье нанесение тяжких телесных, повлекших смерть. Его закрыли далеко и на долго. Думайте с кем пьёте.
Потом был суд по избранию меры пресечения. Нам дали два, вроде, месяца ареста.
В СИЗО везли в буханке, ненавижу их с тех пор. Наручники за спиной и на корточках в шатающейся машине. Я несколько раз падал, меня поднимали за наручники и смеялись.
Ворота, огромные, скрипящие и отсекающие весь мир за твоей спиной от тебя. Первые, вторые, третьи. Дальше двери: металлические цельные, решётчатые, цельные но с окошками. Коридоры, кафель, цемент, лица охраны, и запах тюрьмы, неистребимый и отвратительный.
Первый профессиональный обыск, голышом, с приседаниями и раздвиганием ягодиц. Страшно, стыдно, мусора орут и смеются, обсуждают. Потом сборка или этапка - камера безо всего, в которой мы больше часа ждали похода в душ, это обязательно, а потом столько же развода по камерам.
Вообще меня по полной за всё время обыскивали раз пять, и это настолько унизительно, что ты просто чувствуешь себя ёбаным куском мяса. При этом чаще всего это метод психологического воздействия. Ломать, ломать, ломать.
Очень хорошо помню обрезок хозяйственного мыла, который мне вручили в душе, оно не мылилось совсем. С ребятами, которые подельники, мы почти не разговаривали. Я был в какой-то прострации, и не верил, что я вот тут моюсь в тюрьме, и быть мне тут минимум два месяца.
До тех пор, пока я не встретил бывалых сидельцев, я был уверен, что те, кто должен, во всём разберутся и меня отпустят.
Но я уже находился в человекоприёмнике государственной жизнерубки и машине было совершенно похую на мои чаяния.
Но в начале мне очень даже повезло. Меня и Сашу, который малолетка повели в корпус, который назывался Американка, потому что выглядел как в американских фильмах - железные галереи на этажах, общее пространство до потолка без перекрытий, очень маленькие камеры, вроде как на двоих.
Но сидели в них минимум вчетвером. Было там по две двухярусных кровати, туалет за перегородкой, которая прекращалась на половине пути к потолку, безо всяких дверей.
 
Фотографии Американки, которые нашёл. Это самый старый корпус тюрьмы, царских ещё времён
 

 

 
Меня отвели по железным лесенкам на самый верх, Сашу оставили на втором ярусе, там были камеры для малолеток.
Не помню номер камеры, очень долго помнил. Железная толстая дверь открылась, за нею очень маленькая комнатка, в ней четыре человека.
Один из этих четверых сразу же подскочил к двери и заорал, что у них в камере комплект, и чтоб меня вели нахрен отсюда. Охранник послал его в жопу, толкнул меня в камеру, закрыл дверь, открыл кормушку, маленькое окошко в двери для еды и коммуникации
Я и сейчас не знаю, что нужно говорить при входе в хату, тогда не знал и подавно. Поэтому просто поздоровался и представился.
Моими соседями оказались трое убийц и один мошенник. Убийца дед Володя лет шестидесяти, убийца Витя, убил своих дядю и тётю, и тот который первый прыгнул к двери , вроде, Саша, с мотоцикла из калаша расстрелял какого-то комерса, типа киллер.
Мошенник занимался какими-то мутками с машинами из Америки. Снабжал всех в камере едой, сигаретами и запретами(бухлом, связью). Отличная компания для первого вечера в тюрьме.
Рассказал про себя и своё дело, сокамерники знатно поржали. Накормили меня, предложили лечь спать. Я отказался от части от страха, от части из вежливости. Всю ночь сидел на ведре, оперевшись на перегородку туалета и разгадывал сканворды.
Ходить в камере было негде. От кроватей до двери 5 шагов, между кроватями меньше двух.
Я чуть придремал сидя, около пяти проснулся от звуков. Тюрьма просыпалась. Скрипели и громыхали двери корпусов и тележки баландёров, которые ехали на кухню забирать наш завтрак.
Этот скрип и скрежет уже через пару месяцев сводил меня с ума, мне было плохо, когда я его слышал, типа как пенопласт по стеклу, только хуже и целый день.
Но вообще, положение моё было не таким уж и плохим, убийцы были мирными, в камере был телефон, еда и сигареты. Спал я днём. И возможно так бы и досидел до суда как у Христа за пазухой, но хрен там ночевал. Череда событий привела к тому, что я познал весь пиздец этого заведения
Ну не только череда событий, ещё моя глупость и неопытность. Вот.
В нашей камере был телевизор и радио, ещё один телевизор стоял под шконкой. Это важно, потом объясню. Уже во второй мой тамошний вечер сокамерники навели дорогу с волей и затащили коньяк. Система сложная. Из журнальных листов скручивается трубка и из неё отстреливается дротик.
Дротик с ниткой. Если перелетает через забор, его на той стороне ловят и к нитке привязывают верёвку. Верёвка осторожна тянется к камере, потом, когда она на месте к этой верёвке приматывают пластиковые бутылки с перелитым бухлом.
Схема трудоёмкая и рабочая. За месяц, что я пробыл в этой камере удалось раз десять. Но в остальное время впятером в маленьком пространстве заняться было решительно нечем
Шахматы, шашки, нарды онастопиздили через неделю. Я стал с убийцей дедом ходить по утрам на прогулку. Моё время спать было днём, но особенно ничего не получалось. Шум, движуха, проверки, я не высыпался.
Ну и в целом, я почуял, что заболеваю и напросился к фельдшеру. Сходил, меня осмотрели, дали антибиотиков и аспирина, а через два дня вызвали в мед.кабинет без моей предварительной записи.
Вместо фельдшера в кабинете сидел опер. Предложил мне сотрудничать. Максимально вежливо отказался. Вернулся и обо всём сообщил соседям. Сокамерники засуетились и решили перепрятать телефон и зарядку.
На следующий день мы сходили с дедом на прогулку в прогулочный дворик, я даже повисел на брусьях, когда шли назад, меня позвали в медпункт, чтоб выдать таблеток, дед ждал у дверей. А через два часа к нам пришли с обыском и отшмонали этот самый телефон из новой тарки.
Меня обвинили в стукачестве, практически прямо.
Важно, что камера эта была комерческая и особенно уклада не придерживалась, за всё время дорогу наводили, только когда по централу шёл воровской прогон. Мне никаких правил не объясняли.
А вот я пытался объяснить, что выпиливать тарку для телефона НАД ДВЕРЬЮ, за которой коридор с охраной, так себе идея. Меня не слушали. Думаю, это психологическая деформация. Ты веришь в стены, они тебя защищают от глаз, это твой дом, твоё место.
Но ты не понимаешь, что за ними всё слышно, и всё сделано для того, чтобы слышать, когда ты железякой пилишь КАМЕНЬ НАД ДВЕРЬЮ БЛЯДЬ ДОЛБАЁБИНА.
С этого дня жизнь моя в камере превратилась в филиальчик ада. Мне не давали есть, не давали спать, шпыняли, не били, но пару лещей я получил, пытались выставить на счётчик. Всё для того, чтоб я написал заявление на перевод из камеры
Тогда я не знал, что это прямо серьёзный косяк по понятиям, но чувствовал и ничего не делал, терпел, спал сидя на ведре, ел хлеб. Баланду в камеру не приносили по договорённости, было что есть у ребят.
В конечном итоге мои соседи что-то сделали со своей стороны и одним прекрасным утром охрана попросила меня приготовиться с вещами. Вещей у меня никаких не было, но сокамерники собрали мне знатный баул - консервы, чай, носки/трусы/бритвы, сигареты. Попрощались и я пошёл
Перевели меня в корпус, построенный, думаю, в семидесятых. Лютый отстойник для конченых. На втором этаже, например, сидели тубики и вичевые. На первом основная масса неинтересных администрации подследственных.
Да, важно понимать, что к этому моменту я не осуждённый, моя вина не доказана, но я уже по шею в жизнерубке.
Меня привели в мою новую камеру, и Американка в сравнении с ней была люксом в пятизвёздочном отеле.
12 койкомест в три яруса из свареных между собой труб и кусков железа, вместо пола асфальт. И во всём этом великолепии 26 человек. На 12 мест.
В камере не было ни телека, ни радио, ни шахмат/нард. Не было сигарет. Не было еды. Все ели баланду, которую я до этого даже не видел. В камере были шныри, которые выполняли все приказы, делали чай, рассказывали стихи и пели песни.
В начале меня спас собранный на Американке баул.
Я, хоть как-то обученный дедом убийцей Володей на прогулках во дворике, сразу отнёс чай с сигаретами на общак, ну, типа, знаю правила. Но в этой камере не было правил. В ней верховодили опиушные наркоманы, рыл пять их было.
Осторожно и не очень разводили всех, кого могли на деньги и конвертировали в наркотики, которые затаскивали по той же схеме с дротиками через туберкулёзных над нашей камерой.
Пару недель меня не трогали особенно. Иных развлечений в камере кроме шнырей и разговоров не было, а все разговоры там сводились к жопоебле или шныризму. Ну то есть допиздеться до понижения социального статуса было очень легко, но я держался.
А потом включился мой враг номер один. Дима Маленков. Это сейчас я могу посмеяться над этим убогим гопником, но тогда мне было вообще не смешно.
Дима был главной бойцовской силой наркоманов, при этом сам он не употреблял и действовал из садистских побуждений
Не знаю как и когда, но я подставился, а может просто время пришло и меня решили начать ломать. Для начала Дима сел рядом со мной, приобнял и стал щипать за сиську, без разговоров, я въебал ему локтём. Единственное, что я знал точно, отвечать нужно сразу.
В результате меня пиздило человек шесть. Без фанатизма, но до крови. И начался настоящий ад. Который мне устраивал Маленков. Провоцировал, пиздил, он очень прям мощный был. И так по кругу каждый день.
Я пытался говорить с сокамерниками хоть с каким-то авторитетом, но они говорили мне, что это моя проблема. Дима просто выбрал меня жертвой, и делал всё, чтоб мне было максимально хуёво.
Единственный раз эту тварь остановили, когда он натурально стал душить меня в душе.
Длилось это два, наверное, месяца и это самое страшное время в моей жизни.
В одно прекрасное утро открылась кормушка и Маленкову приказали собираться с вещами. Я обрадовался пиздец как, просто сидел и улыбался. Маленков собрался и ушёл, а потом с вещами приказали собраться мне. После обеда меня перевели в другую камеру.
И первым, кого я там увидел, был Маленков.
Правда, он утихомирился. В этой камере уклад чтили, кулак не гулял, всё было по понятиям. Дима молчал и я молчал.
В июне меня свозили на экспертизу в ту же дурку, из которой я сбежал. Признали вменяемым. Я увидел улицу и зелёные деревья и охуел. Закрыли меня, когда ещё был снег.
Отдельно стоит сказать о камере, в которую нас перевели. Такая же хуйня с асфальтовым полом и железными шконорями в три яруса. Плюс одна лампочка под потолком, читать можно было только на верхнем ярусе.
Ну и плюс ко всему, единственное окно выходило на здание в трёх метрах от, и половина этого окна была закрыта железным щитом. В жару дышать там было решительно нечем.
Через какое-то время мой мучитель нас покинул, его освободили из зала суда, и я ожил совсем. Но перед этим случилась ещё одна хуйня
Однажды утром я проснулся, а в камере за столом сидит автомошенник Саша с Американки. Увидел меня и быстренько всем рассказал про мои тамошние приключения и подозрения связанные с телефоном. Меня призвали к ответу.
К тому моменту я уже мог объясняться на зэчьем языке. Как в тринадцатом войне Бандерос наслушался. Отмахался. Но было страшновато. Потому что я уже понимал, как всю эту историю можно представить, и чем это мне грозит.
Понятно, что к этому моменту я погряз в выживании и бытовухе, и совершенно не думал про своё дело. Арест мне продлили. А потом переквалифицировали всё в разбой, за который дают значительно больше. А потом моего следователя насмерть сбила машина.
Жили мы бедненько. Смоленских в камере не было совсем. Передачи ни кому не присылали. Курили приму, которую рассылали с общака, пили гранулированный чай. Ели сечку на завтрак, обед и ужин.
Как раз в то время областным ФСИН управлял гражданин, которого потом судили за то, что он украл всё, что мог и закупил для сидельцев 12 вагонов этой самой сечки.
Где-то в это время у нас появился рыжий человек с погонялом доктор. Его судили за оружие. Это был человек с невероятной кипучей энергией. Он постоянно что-то мутил: пилил решётку, ковырял асфальт, разбирал оконные рамы на дрова.
Под его предводительством мы однажды почти всей камерой пошли на прогулку и по дороге спиздили провода от пожарной сигнализации, чтоб провести в наши апартаменты радио. Динамик у нас был, а радио было у строгачей, через две камеры от нас.
К тому моменту состав сидельцев сменился полностью, мне всё ещё не назначили нового следователя, а люди менялись. В самую жару в нашу камеру с половиной окна накидали человек 30. А потом завели вонючего, вшивого бомжа.
Ему было лет тридцать. Совершенно опустившаяся мразь. Выдали ему станок, мыло и новую одежду, заставили сбрить все волосы вообще. Вонь от него стояла невообразимая. В камере было не протолкнуться и жара стояла страшная.
Бомж отмылся, переоделся и походя уничтожил все наши запасы сечки. Его определили на третий ярус, а ночью у него случился приступ эпилепсии
На этом самом третьем ярусе. Мы буквально висели у него на руках и ногах, пока его колотило. Вызвали врача, врач в камеру заходить отказался. Кололи и откачивали сами.
Про бомжа этого рассказываю не просто так. Через недельку где-то он начал приходить в себя. Жрал как невменяемый, доедал всё за всеми. Однажды Доктору для какого-то замеса понадобилась проволока, которую можно было надёргать из решётчатой крыши прогулочного дворика
Нужна была массовка и мы взяли с собой бомжа, который как раз перед проверкой уничтожил примерно 7-8 порций сечки с завтрака.
Пришли, огляделись, позалазили на плечи товарищам, стали крутить проволоку. Палит охрана, двери дворика открываются залетают нас пиздить, а наш бомж яростно гадит в углу прогулочного дворика
Милиционеры покатились со смеху, мы тоже, но потом получили пиздюлей, и камеру раскидали. Так я первый раз за 4 месяца увидел небо и деревья.
Меня, Доктора и ещё пару человек перевели на верхний этаж, в камеру, где окно, в смысле рама и стёкла, отсутствовало, была только решётка. Я сидел весь день возле неё и смотрел на небо и деревья в далеке. Я натурально небо видел, когда нас вели в баню по улице
А зелёных деревьев не видел с поездки на освидетельствование. В результате этих посиделок у решётки я заимел ангину и был отправлен в лазарет. Тем временем, нашёлся следователь, и меня водили на ознакомление с делом.
Это какой-то тупой ритуал, во время которого со мной говорили про что угодно, только не про дело. Я уже знал, что меня точно лишат свободы на некоторое время, надеялся, что на минимально возможное.
Начался совершенно шикарный месяц в тюремной больнице.
У нас там были: деревянный пол, одноярусные кровати, молоко и яйца, которые я не видел с марта. Повышенная доля сахара(обычно зэку полагался спичечный коробок сахара), настоящее деревянное окно с минимальной решёткой.
Ну и врачи были женщинами.
Моими соседями по палате были: цыган на кумарах от методона, маршруточник-насильник, которому при задержании сломали руку, седой массовик-затейник из Брянска, человек, закрывший на посёлке милиционера в шкаф, симулировавший проблемы с почками
Мужик, пырнувший вилами главу сельсовета, не насмерть, у него тоже была ангина и малолетка, у которого милиционеры пытались отать квартиру в центре, которую он получил в наследство от тёти.
Самым интересным был седой Олег, который массовик из Брянска, по совместительству он был чёрным риэлтором и на пару с женой у него было 17 эпизодов. Ему в результате дали 25 лет. Но за время в больничке он спас мальца с квартирой понаписав кучу жалоб за него во все стороны.
Спасал методонового, вымучивая ему наркоту через смотрящих по двум звонкам. Глумился над маршруточником, и очень много интересного рассказывал мне.
Однажды мы с ним ночью знатно опиздюлились от охраны за жалобы про недостаток соли.
Не взирая на пиздюли, соли нам добавили. Но меня объявили выздоровевшим и вернули в камеру, где Доктор уже поставил брагу и готовился к выгону тюремного самогона.
С самогонкой всё получилось. Мы сидели наверху в самом углу, напротив была камера БС и охрана к нам толком не ходила, в основном только на проверки. Вот-вот должен был случиться мой суд.
Ещё до больницы появилась Маманя. Ну как появилась, без свиданий, без писем, просто передала совершенно невообразимую передачу, в которой были штуки, типа мёда и молочного, которые просто так не передашь. Я почувствовал, что у меня есть поддержка, стало спокойнее.
За день до суда я подготовил одежду, и попросил одного там цыгана побрить мне голову бритвенным станком. Естественно я поехал на суд с лысой башкой в порезах и больках. Потому что нехуй такое делать в последний момент.
Суд был цирком. Был потерпевший, который просил нас посадить навсегда, был брат с женой. Были какие-то звуки от совершенно чужих мне моих подельников. Было моё нелепое последнее слово.
Через некоторое время судья объявил приговор. Мне дали шесть лет общего режима и у меня явно в голове случился какой-то сдвиг. Я смотрел на себя со стороны и думал, нихуяж пацану не повезло и совершенно не ассоциировал себя с этим пацаном. Вернулся я к себе только в автозаке.
 

Я старался писать максимально беспристрастно. Я точно себя не жалею, я точно наказание заслужил, я это пережил, и сейчас у меня все в порядке.
 
Д. Валькович