Восемь странных деталей, скрытых в шедеврах

 
Что общего у величайших картин и скульптур в истории культуры – начиная от «Девушки с жемчужной серёжкой» и «Герники» Пикассо и заканчивая «Терракотовой армией» и «Криком» Эдварда Мунка? Каждая из них имеет недооценённую и часто упускаемую из виду деталь, которая придаёт её новый смысл. Такова, по крайней мере, предпосылка моей книги «Новый способ видения: История искусства в 57 произведениях», исследования, которое приглашает читателей по-новому взглянуть на произведения, настолько знакомые нам, что мы бросаем на них лишь поверхностный взгляд.
 
Взяв за отправную точку самые почитаемые образы во всей человеческой истории (от «Колонны Траяна» и «Американской готики» до «Мрамор Элгина» и «Танца» Матисса), я отправилась на поиски того, что делает искусство великим – почему одни произведения продолжают волновать воображение людей столетие за столетием, в то время как подавляющее большинство других художественных творений забывается мгновенно. Тщательно изучая поверхность этих работ, я с удивлением обнаружила, что каждая из них скрывает в себе оттенки странности, которые, будучи однажды замеченным, открывают захватывающие новые детали и навсегда меняют то, как мы воспринимаем эти шедевры.
Когда эти удивительные детали начали проявляться, начиная от призрачного пальца, теребящего правую руку Моны Лизы, и заканчивая символом Таро, обозначающим силу духа и скрывающимся на самом видном месте в одном из самых загадочных автопортретов Фриды Кало, я вспомнила слова Шарля Бодлера. «Красота, – писал французский поэт и критик в 1859 году, – всегда содержит в себе оттенок странности, простой, непреднамеренной и бессознательной странности».
 
Далее следует краткий обзор одних из самых необычных деталей – штрихов странности, которые оживляют, часто подсознательно, многие из самых узнаваемых образов в истории искусства.
 

 
Гобелен из Байё (примерно 1077 год или позже)
 
Забытые женщины, которые тысячелетие назад вышили 70 метров ткани – Гобелен из Байё, повествующий о событиях, приведших к нормандскому завоеванию – были не просто искусными швеями, они были исключительными рассказчицами. Стрела, пронзающая глаз короля Гарольда в кульминационной сцене ближе к концу визуального эпоса – это метанарративное устройство, та самая игла, с помощью которой история была замысловато сплетена. Схватив стрелу, раненый Гарольд превращает собственную идентичность в идентичности художника и наблюдателя. Один стежок, и наш глаз, глаз Гарольда и глаз швеи сливаются в один.
 

 

 
«Рождение Венеры» Сандро Боттичелли (1482-1485)
 
Закрученная ветром прядь золотистых волос, которая лежит на правом плече богини в шедевре эпохи Возрождения Сандро Боттичелли «Рождение Венеры», подобна миниатюрному двигателю на вертикальной оси картины, который приводит в движение наше воображение. Идеальный логарифмический завиток – это не случайное украшение. Тот же самый вращающийся вектор, наблюдаемый в полёте хищных птиц и движении наутилид, гипнотизирует мыслителей с древности. В 17-м веке швейцарский математик Якоб Бернулли, в конце концов, окрестил завиток spira mirabilis, или «чудесной спиралью». В картине Боттичелли – произведении, прославляющем вечную элегантность – непостижимая спираль шепчет в правое ухо Венеры, раскрывая ей уникальные тайны истины и красоты.
 

 
«Сад земных наслаждений» Иеронима Босха (1505-1510)
 
То, что яйцо спрятано на самом видном месте (балансирует на голове всадника) на карнавале плотских интриг Иеронима Босха, достаточно хорошо известно как критикам, так и случайным поклонникам картины. Но как эта тонкая деталь раскрывает истинный смысл произведения? Если мы закроем створки триптиха, то обнаружим призрачный хрупкий мир, который Босх изобразил на внешней стороне работы – полупрозрачный шар, плавающий в эфире. Художник задумал свою картину как своего рода яйцо, которое бесконечно трескается и раскалывается каждый раз, когда мы взаимодействуем со сложной работой. Открывая и закрывая створки картины Босха, мы попеременно приводим в движение неоперившийся мир или поворачиваем стрелку времени вспять – к тому, что было до начала, прежде чем наша невинность была утрачена.
 

 
«Девушка с жемчужной серёжкой» Яна Вермеера (примерно 1665 год)

Вам кажется, будто вы видите блестящую жемчужину на знаменитом портрете Вермеера, изображающем девушку, которая то поворачивается, то отворачивается от нас? Подумайте ещё раз. Безделушка, вокруг которой вращается тайна картины – это всего лишь пигмент вашего воображения. С помощью ловкого движения кисти и двух мазков белой краски художник обманул первичную зрительную кору затылочной доли нашего мозга, превратив тончайший воздух в волшебную жемчужину. Зажмурьтесь настолько сильно, насколько вы можете, и вы не увидите петли, которая связывала бы украшение с ухом девушки. Сама его сферичность – это обман. Драгоценность Вермеера – это невероятная оптическая иллюзия, которая отражает наше собственное иллюзорное присутствие в мире.
 

 
«Дождь, пар и скорость» Уильяма Тёрнера (1844)
 
Ни для кого не секрет, что Тёрнер спрятал бегущего зайца на тёмном пути приближающегося локомотива. Художник сам показал его маленькому мальчику, который посетил Королевскую академию в день лакировки, как раз когда работа собиралась выставляться. Но как эта крошечная деталь отражает смысл масштабных размышлений Тёрнера о вторжении технологий? Почему он почувствовал себя обязанным указать на это? С древних времён заяц символизировал возрождение и надежду. Эмоции посетителей, увидевших картину, когда она впервые была выставлена в 1844 году, были переполнены ужасом трагедии, которая произошла в канун Рождества двумя с половиной годами ранее. Тогда поезд сошёл с рельсов в 16 километрах от моста, изображённого на картине – несчастный случай, в результате которого погибли девять пассажиров третьего класса и ещё 16 получили увечья. Художник превращает свою картину в пронзительную дань уважения и размышления о хрупкости жизни.
 

 
«Купальщики в Аньере» Жоржа Сёра (1884 год)
 
Большая картина, изображающая парижан, лениво обедающих на берегу Сены (первая работа Сёра, которая оказалась на выставке), была первоначально завершена в 1884 году. Затем она была подправлена художником много лет спустя, после того как он начал совершенствовать свою фирменную технику нанесения маленьких чётких точек, которые сливаются в глазу наблюдателя, когда он смотрит на них с расстояния. Теория цвета, лежащая в основе более зрелого пуантилистского стиля Сёра, частично обязана своим происхождением идеям французского химика Мишеля Эжена Шевреля, который объяснил, как противопоставление оттенков может вызвать постоянство тона в нашем воображении. В туманной дали картины Сёра виден ряд дымовых труб фабрики, производившей свечи в соответствии с промышленным нововведением, которое также приписывают заслугам Шевреля. Эти дымоходы, больше похожие на кисти, раскрашивающие работу, являются данью уважения мыслителю, без которого блестящее видение Сёра было бы невозможно.
 

 
«Крик» Эдварда Мунка (1893 год)

Долгое время считалось, что вопящая фигура на картине «Крик» Эдварда Мунка – архетип страха, который продолжает мерцать над народным воображением даже спустя столетие после его создания – была обязана своим выражением лица ужасной перуанской мумии, которую художник увидел на Всемирной выставке 1889 года в Париже. Но Мунк был художником, больше озабоченным будущим, чем прошлым, и особенно его волновали темпы развития технологий. На той же выставке он был глубоко впечатлён захватывающим видом огромной электрической лампочки, заполненной 20 000 меньшими лампочками; она стояла на пьедестале и возвышалась над павильоном. Отдавая дань идеям Томаса Эдисона, скульптура была подобна хрустальному богу, предвещающему новое идолопоклонство, и тогда в голове Мунка зародилась идея. Контуры вопящего лица с картины «Крик» с необычайной точностью отражают отвисшую челюсть и выпуклый череп ужасающего электрического тотема Эдисона.
 


«Поцелуй» Густава Климта (1907 год)
 
Конечно, любовь и страсть очень далеки от длинных белых лабораторных халатов и микроскопических слайдов научного тестирования. Но не в случае с картиной Густава Климта «Поцелуй». В тот год, когда он создал свою работу, Вена говорила на языке тромбоцитов и клеток крови, особенно представители Венского университета, которые много лет назад пригласили Климта нарисовать серию картин на медицинскую тематику. Карл Ландштейнер, пионер иммунологии из университета (учёный, который первым выделил группы крови), усердно работал, пытаясь добиться успеха в переливании крови. Вглядитесь внимательнее в любопытные узоры, которые пульсируют на платье женщины на картине Климта, и вы вдруг увидите их такими, какие они есть: чашки Петри, пульсирующие клетками, словно художник предложил нам просканировать её душу. «Поцелуй» – это светящаяся биопсия вечной любви Климта.