Кому не стоит уезжать

 
Некоторым противопоказано эмигрировать из России. Эти люди как воспитанники плохого детского дома, которые, войдя во взрослую жизнь, обнаруживают, что выработанные в приюте стратегии выживания только вредят. Эти дети знают, как намазать гуталин на хлебную корку так, чтобы хлеб впитал спирт — и как потом отжать спирт в кружку. Для приюта ценный навык. А в настоящей взрослой жизни эти повадки быстро делают тебя бомжом.
 
В схожем положении оказываются и возрастные дяди–тёти, что всю жизнь заколачивали бабло на российских коррупционных блудняках — а теперь решили стать солидными европейскими Investor. Они вкладывают шальные капиталы в Евросоюзе — прогорают там до трусов — и возвращаются, чтобы авторитетно пояснять нам за прогнивший Запад. А в глазах их тоска.
 
Давайте разбираться, почему.
 
Есть, допустим, какой–нибудь председатель Омского исполнительного комитета Иван Сливкин. Сливкин чувствует, что в России как–то стрёмно: а он уже человек немолодой, хочется европейского благополучия. Там, в Европах, можно вписаться в какой–нибудь кирпичный заводик, прикупить акций да облигаций — и обрести пассивный белый доход...
 


Ах, белый пассивный доход!.. В кругах людей, подобных Сливкину, — это светлый идеал, к которому всю жизнь продираешься через тернии блудняков.
 
Хороший знакомый по линии ФСБ, давно выбравшийся на Запад, дал Сливкину совет: надо вкладываться в недвигу. Перечислить денег мальчикам–застройщикам, подождать конца стройки, продать — получить трёхкратный навар. Система ниппель! Знакомый и сам вкладывался — у него срослось.
 
Сливкин наскрёб по сусекам сто миллионов евро (ну такие вот председательские сусеки), отправился в Германию, там митап с ребятами–застройщиками — знакомый по дружбе их подогнал — перетёрли–подписали. Быстро, чисто, по–европейски. Сливкин теперь — Senior Investor.
 
Чувствовал он себя уверенно и особо не въедался. Проектные нормы, проектный контроль, аудит — это всё блажь. В России деньги как–то капали и без этого.
 
Не дожидаясь, пока прилежные мальчики где–то что–то достроят, Сливкин продолжил агрессивные investments. Купил яхту и тут же отплыл в Турцию: покупать коттеджи — сразу небольшой посёлок. Там же стал акционером кирпичного заводика.
 
За шесть недель Сливкин скупил небеса и землю, море и все, что в них, а на седьмую отдыхал, ожидая, когда из посеянных монет проклюнется золотое дерево.
 
Но время шло, урожай не всходил, а застройщики кормили завтраками (ну, когда ещё брали трубку). А от ста миллионов тем временем осталась треть...
 
А треть от состояния, господа, это как раз та точка, в которой Сливкины начинают догадываться и паниковать.
В России–то ведь как: если что идёт не так, ты просто обещаешь подрядчику пробить башку. А знакомый по линии ФСБ этого козла кошмарит, закрывает и заводит дело. Потому и в детали в России лезть особо не требуется... А с европейскими мальчиками–застройщиками это же, оказывается, не прокатит: тут же нет линии ФСБ! Когда Сливкин на рефлексе подписывал договор на плохо знакомом ему английском, он как–то об этом не подумал.
 
Ну окей, а что с заводом? А кирпичный завод размыл сливкинскую долю, когда привлёк новые инвестиции. Не имея административного ресурса, ты действуешь строго по законам — а когда твоя доля размыта, становишься бессилен. Более того, Сливкин даже не мог продать эту долю, потому что должен был согласовывать все действия с основными акционерами — а те не хотели, чтобы вместо Сливкина пришел кто–нибудь с зубами.
На этапе вхождения в проект он на класс выкупаемых акций внимания как–то не обратил, да и детали корпоративного соглашения особо не изучал. А акции были ещё и неголосующими.
 
Сливкин пытался судиться. Впрочем, когда адвокаты стали присылать счета за звонки с напоминанием о счетах, Сливкин всё понял про местных адвокатов — и больше к ним не обращался. Суды тут дорогие. Они, говорят, даже Березовского разорили.
 
Сливкина обманули и поступили по–бизнесовому, расчётливо и безэмоционально: ничего личного. Денег нет, вернуть нельзя, ничего сделать нельзя и всё строго по закону. В России же всё как–то более по–человечески, да. Эмоциональнее. Душевнее.
 
Яхта сломалась и дешевеет на приколе: Сливкин решил сэкономить на дорогом обслуживании (около 100 тысяч $ в год). Недвижимость в Греции получила задолженность по налогам — закон о двойном налогообложении, бессердечная ты сука. Да и сдать недвигу нельзя, потому что оказался неликвид. И напоследок Германия потребовала по закону PEP справок о происхождении денег — а произошли они из большого омского мухлежа с НДС...
 
Тут, на пороге немецкого банка, мы и оставим туриста Сливкина — в прошлом председателя Омского исполнительного комитета и абсолютного мастера отжимания в кружку гуталиновой корки.