Скамейка

Если честно, мне неловко писать о ебле, хотя в моей жизни были и в этой области интересные случаи.
 
Например об ебле мозга я могла бы написать роман в четырёх томах. Могу поспорить, редко кому трахали мозг так, как мне. Но сегодня не об этом...
 
Был у меня один дружок. Познакомились мы с ним в нашей институтской общаге на дне рождения.
Ничего особенного: среднего роста, щупленький. Лицо немного вытянутое, бледное, слишком короткая стрижка, серые глаза. Говорил медленно, всегда обдумывал что сказать.
Ничем не примечательный, но спокойный такой, милый паренёк. Добрая улыбка.
 
Знаете как это бывало, а может бывает и сейчас: выпивали в компании, познакомились, пошел провести до дома, остался.
 
Но спокойно так, легко и просто. Мы молодые и полные сил.
 
Вот только не говорите что с вами такого никогда не случалось. Через пару дней объявляется: — Привет, ты сегодня свободна?
Моя соседка по комнате уехала домой и я была свободна.
 
Мы кутили четыре дня напролёт без передышки. Мы не знали день сейчас или ночь, что творится в мире и не наступил ли конец света, а если бы наступил нам это было по–барабану. Мы еблись, спали, болтали и иногда пили и ели.
 
Думаю каждый, хоть раз в жизни пережил такой марафон.
 
Изредка я выходила на общую кухню общаги чтобы сделать нам пару бутербродов. Девчонки на кухне понимающе ухмылялись и подкидывали печенюшек.
 
У него была такая особенность: говорить о сексе, обсуждать каждое наше соитие.
 
« Что ты чувствовала? Тебе это нравится, или это? Так или так?»
Пока мы обсуждали что и как, наступала очередь следующего подхода.
 
Я офигевала от такого внимания к своей персоне.
Мы обсуждали нашу еблю как что–то невероятно важное, как будто от этого зависят судьбы мира, мы разбивали по полочкам и ставили в ряд. Отмеряли, вбивали колышки и начинали сначала.
 
Странно что он не вёл конспекты, хотя точно я в этом не уверена.
 
Мы никогда не говорили о любви. Мы говорили только об ебле и посвящали этим разговорам всё наше время в перерывах между самой еблей.
 
Мы обсуждали это нехитрое действо как два физика–ядерщика, которые спорят из–за структуры атомного ядра а потом проводят опыты: внимательно и тщательно.
 
Классифицировать и анализировать было его любимым занятием, но мне не было скучно, а наоборот весело, хотя он не понимал почему я постоянно ржу, ведь тут всё очень важно и серьёзно.
 
Иногда мы брали порнуху в видеопрокате и обсуждали ее тоже.
Как известно порнуха, это один из тех фильмов которые редко досматривают до конца.
 
Но обычно фоном служила музыка зарубежных поп хитов 80ых. Сборники которые мы составляли сами из понравившихся нам песен.
И ещё у моей соседки была запись песен и музыки из фильма «Обыкновенное чудо», которая невольно придавала романтики нашей экспериментальной деятельности.
 
Мы стали встречаться. Не в том смысле «встречаться» как встречаются парень с девушкой, а иногда встречаться только с одной целью: потрахаться. Мне и самой не очень то нравится это слово, но «ебаться» как–то грубо а «заниматься любовью» по мне так вульгарно, в данном случае.
Есть ещё «шпилиться» и «чпокаться» и ещё много всего всякого такого, но это уже тема для отдельного лингвистического креваса.
 
Так вот. Нам приходилось ждать когда моя соседка по комнате свалит куда–нибудь, поэтому встречи были не особенно частые.
Мы болтали по телефону.
Он рассказывал что постоянно думает о наших встречах, вспоминает их. Он помнил их все до одной с подробностями и особенностями каждой.
Он рассказывал мне как заходил в парфюмерные магазины, брызгал себе на руку духи которыми я тогда пользовалась, а потом нюхал и дрочил.
— Вчера днём, примерно в четыре часа ты что–нибудь чувствовала? Ты должна была чувствовать, я думал о тебе, о нас. Это было очень сильно.
— Нет, вроде ничего такого... — честно отвечала я и пыталась вспомнить где я была вчера в четыре часа когда он дрочил.
— Странно, я был уверен, что ты чувствуешь... — удивлялся он и сильно расстраивался.
 
Наступили летние каникулы и все разъехались по домам. Мы договорились что я приеду к нему в гости хотя бы на несколько дней. По телефону он сообщил что уже продумал до мелочей всю нашу «программу», я хохотала в трубку и говорила что могу себе представить.
 
Я приехала в его городок уже под вечер. Он встречал меня смущенный и радостный.
 
Мы шли по вечерним улицами к нему домой и он изредка затаскивал меня в подъезды домов и примерочные маленьких магазинчиков по дороге, потискать и поцеловаться.
Мы соскучились.
 
Возле его дома, прямо у входа в подъезд нас остановили два парня.
 
— Зыца, зацени, Скамейка с девчонкой, ахуеть! — один из них плюнул нам прямо под ноги.
— А мы всегда думали что Скамейка пидор. — Они заржали.
Пацаны с интересом разглядывали меня с головы до ног. Онин из них в серой кожаной куртке с сигаретой в зубах показался мне очень симпатичным. Я не выдержала и рукой выбила  сигарету у него изо  рта.
— Э, что за хуйня? — заорали они, но мы уже были в подъезде.
 
— Зачем ты это сделала? — спросил меня мой парень.
— Потому что нефиг ржать.. Уёбища недоделанные!
Я пылала от гнева, мне было обидно за нас и горько.
— Ч–ччч... Не надо так ругаться, тебе не идёт. Это во–первых. А во–вторых что хорошего если они меня побьют? — просто ответил он и с нетерпением потащил меня вверх по лестнице.
 
В моём привычном мирке из детства было принято отвечать на оскорбления и я не могла успокоиться. Они называли его Скамейка.
 
Знаете как бывает? В любом классе или дворе, есть такой чмошник.
Тот, кого постоянно чморят. Обычно за дело. За стукачество, например. Или за трусость.
С этим чмошником уважающий себя пацан или девчонка на одном километре посрать не сядет, как у нас говорили. Потому что он чмошник, отсталый, убогий задрот.
 
Это ему отвешивают подзатыльники, сморкаются в его одежду и густо харкают в оставленную на парте тетрадь.
Задрот никогда не ходит со всеми в походы и не участвует в жизни класса. У него нет друзей.
Во дворе ему не дают прохода потому что он хиляк и не может дать сдачи.
 
У нас в классе был такой пацан, стукач нытик и плакса. Может быть мой ёбарь–экспериментатор тоже относился к этой категории? Был стукачом и задротом...
Ведь я не росла вместе с ним. В сущности, я вообще ничего о нём не знала...
 
— Да что с тобой такое? — спрашивал он меня после. — Даже если ты устала, мне плевать, я слишком долго тебя ждал.
 
Неужели он и правда не понимает, думала я.  Наверное он так привык к унижениям, что даже не обращает на это внимания.
 
За несколько дней у него в гостях у меня совсем пропало настроение.
Теперь я смотрела на него по–другому. Как нелепо торчат его тонкие волосатые ноги.
Эта его квартирка с противным запахом, старики — родители​, эти сухие мумии, вросшие в кресла у телевизора.
Меня стала раздражать благоговейная нежность с которой они ко мне обращались, как вставали со своих кресел и целовали в обе щёки когда мы заходили в комнату. Смотрели в глаза.
«Спасибо, милая. Спасибо тебе за нашего мальчика»— говорили эти глаза.
А я смущалась и злилась потому что на самом то деле моё место там, с тем крутым симпотным пацаном в серой кожанке и с сигаретой в зубах, а не тут в этой убогости с вашим жалким Скамейкой.
 
Я понимала что это дурость и блажь и даже подлость, но ничего не могла с собой поделать. Разговоры о сексе стали меня бесить и смущать. Мне больше не хотелось говорить об этом. Самого секса мне не хотелось тоже. Теперь мне казалось что он странный, изо рта у него неприятно пахнет, а губы у него противно влажные.
Уважение. Вот что я потеряла к этому милому безобидному человеку, ведь я была молода и глупа.
А может это древняя первобытная женщина вопила во мне: — эта Скамейка никогда не защитит тебя, бросай его к чёртовой матери и беги от сюда.
 
Расставались мы тяжело. Он не мог понять как можно разрушить такой дружный, тютелька в тютельку слаженный механизм, а я ничего не объяснала, а только злилась и хамила ему.
 
Сейчас я вспоминаю это время со спокойным сердцем и понимаю что он был хорошим парнем, просто не таким как все.
Надеюсь у него всё сложилось. Возможно он стал физиком — ядерщиком. Почему нет? Думаю его любовь классифицировать и анализировать даром не пропала и принесла много пользы обществу.
 
Говорят что если собрать в чистом поле стопятсот тыщщ человек, то среди всей этой человеческой кучи, вряд ле наберётся и десяток тех, кто будет полностью доволен своей сексуальной жизнью.
 
Мы сомневаемся и боимся.
Нам сложно впустить кого–нибудь в наш маленький личный мирок и оставить этого кого–нибудь в нём надолго.
Но если уж кто–то проникает в этот мир, и вдруг наступает момент, что тебе комфортно и приятно с этим человеком, то теперь мы боимся его потерять.
 
Я хочу пожелать нам всем чуткости и понимания, дорогие мои.
А женскому населению — обыкновенного женского счастья. С праздником и прошу прощения за немного грустную историю.